[Maxim-PF]

Текст длинный, но хорошо иллюстрирующий механизмы работы следственных органов...

Адвокат Игорь Николаевич Пастухов:

Я был третьим адвокатом, работавшим с Шарифуллиным Марселем Марсовичем по его уголовному делу. Я постараюсь рассказать только о фактах, максимально исключив свои оценки.

С Шарифуллиным Марселем Марсовичем я познакомился 3 октября 2011 года, когда мы с ним встретились в нашем адвокатском офисе. Принять его защиту меня попросил один из руководителей Высшей школы экономики, охарактеризовавший его как очень квалифицированного и порядочного человека, у которого возникли серьезные проблемы по его старому месту работы в типографии МГУ. Мы с ним довольно долго в первый день говорили, он рассказывал о сложившейся у него ситуации в Типографии МГУ, показывал имевшиеся на руках отдельные документы, написанные им самим тексты с рассказом о своих приключениях при руководстве типографией.

Из его рассказа я в общих чертах понял, что он, из лучших, по его словам, побуждений, принял решение – создал вместе с главным бухгалтером и начальником производства Типографии МГУ новое ООО «Ниман Принт» (вместо Марселя Марсовича учредителем была записана его жена, которая, не глядя, расписалась на документах) и оформлял от имени этого общества заказы обращавшихся в Типографию МГУ, которые было невозможно исполнить из-за длительности проведения платежей по бюджетному счету Типографии МГУ (это подразделение бюджетного учреждения образования). При этом Марсель Марсович уверял, что все доходы ООО «Ниман-Принт» он давал указание бухгалтеру тратить на производственный процесс.

Как я понял Шарифуллина, фактически обе организации (Типография МГУ как его структурное подразделение и ООО «Ниман-Принт») работали как единая структура, причем в интересах именно Типографии МГУ.

Я просмотрел информацию в интернете об этих структурах, информацию из баз арбитражных судов о процессах, которые упоминал Марсель Марсович. Могу сразу же добавить, что то, что я в дальнейшем узнавал в связи с работой по этому делу, не опровергало, а напротив, только подтверждало слова Шарифуллина.

От Марселя Марсовича я узнал, что предварительное следствие длилось немногим более полугода. За это время с его участием было проведено всего несколько следственных действий (допросы и очная ставка), на которых он не высказывал своей позиции относительно исследуемых событий, воспользовавшись статьей 51 Конституции РФ и отказавшись от дачи показаний. Как он пояснил, такова была рекомендация адвокатов, помогавших ему ранее.

Мы с ним достигли понимания, что в его положении полезнее давать показания, поскольку он не имел корыстных мотивов при работе руководителем Типографии МГУ. Меня в этом убеждали факты – за время работы он не смог ни построить дома на купленном еще до этого дачном участке, ни отремонтировать собственной квартиры, ни даже поменять свою старую машину, ни сделать каких-то сбережений. Это подтверждали сделанные им по моей рекомендации фотографии. Мы обсуждали с ним, каким образом можно подтверждать его показания.

4 октября 2011 мы с Шарифуллиным подписали договор об осуществлении защиты на предварительном следствии и утром по вызову следователя Омельяновича С.А. явились к нему в Никулинский МСО СУ по ЗАО ГСУ СКР по Москве (наличие повестки и было причиной срочного поиска защитника). Надо сказать, что у меня была организационная проблема – я сдал на переоформление свое адвокатское удостоверение и еще не получил новое, имел лишь справку Управления Минюста по Москве о сдаче удостоверения, ну и, естественно, ордер. Я опасался, что меня следователь не допустит к вступлению в дело, подготовил материалы о правовом значении своей справки, но наша встреча со следователем прошла вполне мирно. Он высказал пожелание, чтобы Марсель Марсович отказался формально от предыдущего защитника, с чем Шарифуллин не спорил и написал соответствующее заявление.

По моей рекомендации Шарифуллин написал следователю ходатайство об ознакомлении с проведенными по делу экспертизами, после изучения которых он готов дать показания по существу дела. Следователь сразу же его удовлетворил и предоставил нам постановления о назначении двух экономических экспертиз от 21 марта 2011 и два заключения экспертов №№ 1224 и 1225 от 19 апреля 2011 (надо сказать, что УПК РФ предписывает следователю ознакомить подозреваемого с постановлением о назначении экспертизы до ее проведения и ознакомить с их заключениями). Я сфотографировал эти документы для изучения вместе с Марселем Марсовичем у нас в офисе.

Оказалось, что следователь изучал лишь движение денежных средств по счетам организации, суммы подлежащих начислению налогов, но не ставил вопросов об использовании средств на приобретение материалов, необходимых в производственном процессе.
Ознакомил следователь нас и с постановлениями о возбуждении уголовных дел (оказалось, что их было возбуждено целых три, в дальнейшем они были соединены в одно), и с постановлениями о составе следственной группы (руководили ею в разное время разные сотрудники следственного отдела, в том числе и заместитель начальника отдела, но Омельянович всегда входил в состав групп). Из постановлений я узнал, что на момент нашей встречи он вел дело уже как единственный следователь, что обычно свидетельствует о завершении фазы активной следственной работы.

Из поведения следователя я понял, что наше сообщение о готовности Марселя Марсовича давать показания по существу дела его не обрадовало, он, судя по всему, предполагал зафиксировать отказ обвиняемого от дачи показаний и готовить дело к направлению в суд. Тем не менее, по нашей просьбе следователь передал нам незаверенную и неподписанную копию постановления о привлечении Шарифуллина в качестве обвиняемого с зачеркнутой датой – 4 сентября 2011, чтобы мы могли подготовиться к допросу, и дал запросы в диспансеры относительно сведений об учете там Шарифуллина.

Остаток дня мы с Марселем Марсовичем работали над материалами, готовились к даче показаний. Также удалось пригласить двух сотрудниц типографии, работавших у него в подчинении, и опросить их (имеется в законе указание на такое полномочие адвоката). Их слова подтверждали рассказ Шарифуллина.

7 октября 2011 мы с Шарифуллиным к 9.30 прибыли для ознакомления с постановлением о привлечении Марселя Марсовича в качестве обвиняемого и для соответствующего допроса в следственный отдел к следователю Омельяновичу. Мы были готовы и собирались давать показания, понимая, что это будет занимать достаточно много времени, Марселю Марсовичу было что рассказать о своей работе. По моей оценке, в случае подтверждения его слов у следствия не должно было возникнуть оснований для обвинения его в хищении, хотя, безусловно, невозможно было говорить, что Марсель Марсович законов в своей работе не нарушал.

Следователю мы передали полученный в психиатрическом диспансере ответ об отсутствии у них сведений о Шарифуллине, после чего я попросил выдать мне копии постановлений о возбуждении уголовного дела, которые до этого я просто прочитал (что предписано УПК РФ), что он и сделал. В одном из постановлений о возбуждении уголовного дела (от 17 ноября 2010) было указано, что преступными действиями Шарифуллина законным интересам МГУ им. М.В. Ломоносова был причинен материальный ущерб на сумму не менее 3 226 858 рублей.

Я уточнил у следователя, значится ли эта сумма в вынесенном им постановлении о привлечении Шарифуллина в качестве обвиняемого, которое он нам собирался предъявить. Следователь сказал, что сумма указана. Тогда я задал следователю вопрос, каким образом была посчитана эта сумма причиненного ущерба. А дальше началось что-то для меня совершенно непонятное.

Следователь Омельянович прямо в нашем присутствии начал искать ответ на мой вопрос. Он листал тома дела, которые находились не только в его кабинете, но и в каких-то других кабинетах отдела, он звонил в нашем присутствии следователю отдела Орлову В.В. и заместителю начальника отдела Нестерову А.Н., которые ранее входили в следственную группу. Все это продолжалось примерно два часа (это не художественное преувеличение).

Когда мне стало понятно, что следователь не знает, откуда взялась вменяемая сумма ущерба, и что у него нет шансов это узнать в нашем присутствии, стало очевидно, что он вынес постановление о привлечении моего клиента в качестве обвиняемого, даже не ознакомившись с материалами дела, которое ведет. Это свидетельствовало, по моему убеждению, что он принимал решение не на основе оцененных им собранных доказательств, а на чем-то другом, что позволяло сомневаться в его беспристрастности.

Я прямо в кабинете следователя в его присутствии и присутствии Шарифуллина написал заявление об отводе Омельяновича С.А. как следователя, которое передал вызванному им в тот же кабинет начальнику Никулинского МСО Курицыну С.В. На сам факт подачи такого заявления начальник отдела среагировал вполне спокойно, а на мой вопрос, будет ли заявленное ходатайство разрешено в ближайшее время, сообщил, что он его рассмотрит в установленные сроки и направит письменный ответ.

Для меня не вызывало сомнений, что пока руководитель не примет решения по заявлению и установит, может ли следователь продолжать вести расследование по делу или подлежит отводу, такой следователь не может проводить следственных действий (логика свидетельствует, что если закон понимать иначе, то в случае отвода нельзя будет использовать в доказывании протоколы такого следователя).

К сожалению, хотя относительно судей закон содержит прямое указание о таком порядке рассмотрения заявлений об отводе, про следователей конкретного указания на этот счет в УПК не сделано. Но я был уверен, что должна применяться аналогия закона.

В связи с этим я заявил следователю, что до рассмотрения заявления об отводе в следственных действиях мой подзащитный участвовать не может. После этого заявления Курицын начал кричать, что мы срываем следственное действие, грозить арестовать Марселя Марсовича прямо в здании следственного отдела, предлагал Омельяновичу вызывать конвой. Происходящее я зафиксировал путем включения режима видеосъемки на фотоаппарате Sony, хотя на лица участников событий его и не направлял.
Понимая, что в наших условиях следователь действительно сгоряча может начать оформлять задержание Шарифуллина, я сразу же обратился с жалобой на такие незаконные распоряжения начальника следственного отдела на личном приеме к Никулинскому межрайонному прокурору Соснину С.А. По его рекомендации я также передал письменную жалобу на действия начальника Никулинского МСО Курицына С.В. дежурному помощнику прокурора, проследив, чтобы об этом была сделана отметка в журнале личного приема граждан.

После этого я снова обратился к начальнику отдела Курицину С.В. с вопросом, рассмотрено ли мое ходатайство об отводе следователя. От него я узнал, что оно не рассмотрено и рассмотрено в ближайшее время не будет. Этот разговор я зафиксировал тем же способом. И только после этого мы вместе с Шарифуллиным покинули помещение Никулинского МСО. При этом важно отметить, что постановление о привлечении в качестве обвиняемого нам так и не было предъявлено, никакие следственные действия с участием Шарифуллина так и не были начаты.

В последующие дни я ожидал ответа на поданные заявления и жалобы, обсуждал с Шарифуллиным вопросы по его защите. Мы с ним много раз встречались, созванивались, обсуждали отдельные факты его деятельности. При этом я звонил и следователю Омельяновичу в течение октября, спрашивал о рассмотрении заявления об отводе. Он мне сообщал, что надо интересоваться у начальника, и никакой другой информации по делу не сообщал. Более того, поскольку я выезжал на недельный отдых в октябре, я направлял ему официально по факсу сообщение, в какие дни буду отсутствовать, чтобы он планировал с учетом этого проведение следственных действий.

26.10.2011 по почте на мое имя в нашу коллегию адвокатов поступил конверт из Никулинского МСО, на котором стояли почтовые штемпели с указанием дат – 21.10.2011 и 25.10.2011 (даты поступления в почтовое отделение места отправки и места назначения). В нем находилось сопроводительное письмо и постановление об отказе в удовлетворении заявления об отводе следователя. При этом на указанных документах стояла совсем другая дата – 07.10.2011 (что создавало видимость рассмотрения заявления в день его подачи).

Всю осень и начало зимы ни я, ни Шарифуллин не получали никаких вызовов от следователя, ни письменных, ни по телефону. Я полагал, что следствие в это время проводит дополнительную экспертизу, которая была явно необходима исходя из концепции обвинения (как я упоминал, у нас была на руках копия постановления). Хотя нас должны по закону знакомить и с постановлением о назначении подобных экспертиз, но я знал, что суды не рассматривают как серьезное нарушение УПК РФ случаи, когда следователи одновременно знакомят обвиняемого и с постановлением о назначении экспертизы, и с подготовленным заключением эксперта.

Все это время я пытался получить ответ в Никулинской межрайонной прокуратуре, рассмотрена ли моя жалоба. Я много раз и по телефону, и лично общался с сотрудницей канцелярии прокуратуры, которая не могла ответить ничего, кроме того, что жалоба передана помощнику прокурора, надзирающему за следственным отделом. А вот помощника застать было невозможно, он убыл в отпуск, как мне сообщили, не передавая жалобу другим сотрудникам прокуратуры, и даже не оставил ключи от сейфа. Во всяком случае, мне так говорили в канцелярии. Я с тем же вопросом обращался и к заместителям прокурора, но получал тот же ответ – без отсутствующего помощника прокурора никто мне не может сообщить результаты рассмотрения моей жалобы. Только 19 января 2012 мне в канцелярии прокуратуры удалось получить копию ответа на мою жалобу от 7 октября 2011, в котором говорилось, что нарушений в действиях сотрудников Никулинского МСО не выявлено. Причем на этом документе стояла дата 11.10.2011, хотя в тексте документа упоминалась более поздняя дата вынесения постановления по делу Шарифуллина – 14.10.2011.

Это был не первый и, к сожалению, не последний официальный документ, содержащий недостоверную информацию.

События резко активизировались в конце января 2012 года.
19 января утром мне позвонил Марсель Марсович и сказал, что ему на телефон звонил сотрудник угрозыска из УВД по ЗАО Москвы и сказал, что он объявлен в розыск, пригласил приехать в УВД. Именно после этого звонка по пути в УВД я и смог забрать, наконец, ответ на свою жалобу в прокуратуре.

По моему совету Шарифуллин за этот день получил на работе справку о постоянной явке на работу в период с октября по январь, об отсутствии выездов, попросил получить распечатку соединений его мобильного телефона (он у него служебный, и только ГУ ВШЭ как абонент могла такие сведения получить), его жена должна была получить подобные сведения и по своему телефону и по их домашнему, а также отвезла мой адвокатский запрос на почту о поступлении на их адрес повесток.

Я созвонился с оперативным сотрудником и договорился, что мы приедем к нему 20 января. Мы с Марселем Марсовичем подготовили заявление в Никулинский суд о признании постановления об объявлении розыска незаконным, в котором также просили приостановить его действие (такая возможность допускается УПК РФ), чтобы следователь на его основании не потребовал изменить меру пресечения Марселю Марсовичу. Шарифуллин сам отвез заявление в суд, по моей настоятельной просьбе пытался попасть на прием к судье Власову А.Н, чтобы убедить его приостановить действие постановления о розыске, но сумел только сказать ему несколько слов в коридоре суда.

20 января 2012 мы с Марселем Марсовичем приехали в 5 ОРЧ по линии уголовного розыска УВД по ЗАО Москвы, там побеседовали с сотрудником розыска. Он нам подтвердил, что еще 14 октября 2011 следователь Омельянович вынес постановление о розыске Шарифуллина, ссылаясь якобы на неизвестность его местонахождения («адвокат и подозреваемый Шарифуллин М.М. покинули помещение следственного отдела и скрылись в неизвестном направлении»). И это при том, что человек добросовестно ходил на работу, всегда жил по месту регистрации, не уезжал из Москвы и Московской области даже на непродолжительное время, не выключал мобильный телефон (кроме ночных часов, естественно) и за это время не получал ни одной повестки, ни одного звонка – никаких вызовов!!!

Обо все этом мы сообщили оперативному сотруднику. Он записал объяснение Шарифуллина, получил от него копию жалобы в Никулинский суд и письменное обязательство явиться к следователю по первому вызову. Я возражал против предложения начальника ОРЧ поехать вместе с сотрудниками к следователю, поскольку это было уже позднее время, у сотрудников розыска не было постановления о приводе Шарифуллина. Я настаивал на том, что мой клиент ни от кого не скрывался, дал письменное обязательство о явке, ни разу не получал еще вызова от следователя и явится по первому требованию.

Через несколько дней, за которые опять ни Шарифуллину, ни мне не поступало никаких вызовов от следователя, 24 января 2012 Марселю Марсовичу вновь позвонили из 5 ОРЧ с просьбой приехать в связи с запросом следователя, это было уже вечернее время, к сожалению, я был занят в другом деле и не мог его сопровождать. Марсель Марсович на своей машине вновь прибыл в УВД по ЗАО Москвы к оперативникам, после чего вместе с ними, но уже на их машине отправился к следователю следователю в Никулинский МСО.

К сожалению, добровольная явка Марселя Марсовича по вызову в дальнейшем была оформлена как результат проведенных оперативно-розыскных мероприятий и исполнение постановления следователя о приводе. Следователь Омельянович задержал Шарифуллина как лицо, находящееся в розыске. Мне удалось добраться в следственный отдел только поздно вечером и лишь участвовать в оформлении задержания (к сожалению, реальная помощь в такой ситуации состояла в записях в протоколе задержания о его незаконности и о добросовестности поведения Шарифуллина, и в том, что я взял его личные вещи для передачи жене).

Следователь на следующий день подал в Никулинский районный суд ходатайство об изменении моему клиенту меры пресечения с подписки о невыезде (которая была применена к Марселю Марсовичу еще весной 2011 года) на заключение под стражу. В обоснование такого изменения меры пресечения следователь указал, что Марсель Марсович скрылся от следствия, чем нарушил ранее избранную меру пресечения.

Заявление о признании незаконным постановления следователя об объявлении Шарифуллина М.М. в розыск и ходатайство следователя об изменении меры пресечения были назначены для рассмотрения в Никулинском районном суде у разных судей, но в один и тот же день. При этом я предпринял все доступные действия, чтобы зафиксировать, что ходатайство следователя в суд было доставлено с нарушением установленного УПК РФ для такого действия срока (оно должно поступить в суд «не позднее чем за 8 часов до истечения срока задержания»).

При этом судья Власов, видимо, в силу загрузки, не смог начать слушание по жалобе на постановление об объявлении Шарифуллина в розыск в назначенное им время. И первым к себе в зал доставил Марселя Марсовича судья Бобков А.В. для рассмотрения ходатайства об изменении ему меры пресечения.

К большому сожалению, на обоих процессах судьям хватило устного заявления следователя Омельяновича о том, что он звонил Марселю Марсовичу, но тот якобы не отвечал на звонки. Ничего не изменило возражение защиты о том, что это утверждение не подтверждено материалами, представленными следователем. Когда защитой было заявлено ходатайство об истребовании сведений о детализации соединений со служебного и личного номеров телефонов следователя, он заявил, что не помнит с какого телефона звонил – с личного, служебного, с телефона, располагающегося в здании МСО или нет. Следователь не помнил абсолютно ничего о факте звонка, кроме того факта, что звонок якобы был. Суд отклонил ходатайство защиты об истребовании детализаций соединений указанных номеров, как и большинство из почти 20 ходатайств об истребовании и о приобщении доказательств.
Результатом было вынесение постановления о заключении Шарифуллина М.М. под стражу.

При этом рассмотрение жалобы на постановление следователя об объявлении Шарифуллина в розыск было отложено на несколько дней. К новому судебному заседанию следователем был представлен уже совершенно иной пакет документов, нежели на первое заседание. Так, в деле появились три повестки на допрос, датированные 10, 11 и 12 октября 2011, которые якобы были положены в почтовый ящик Марселя Марсовича, рапорты оперативников отдела по экономической безопасности УВД по ЗАО Москвы, из которых следовало, что полицейские якобы выезжали домой к Шарифуллину, но дверь никто не открыл, звонили по домашнему и мобильному телефону – никто не отвечал.

Суд не принял во внимание ни справку из ГУ ВШЭ, в которой указывалось, что Марсель Марсович исправно посещал место работы, ни справку из почтового отделения о том, что никаких документов из СКР или ОВД на имя Марселя Марсовича не поступало, ни детализацию телефонных соединений Шарифуллина, из которой было видно, что он принимал входящие вызовы на протяжении всех этих месяцев, в том числе, с незнакомых номеров (при исследовании его мобильного телефона и сопоставлении его данных с данными детализации, последний тезис очевиден), и что отсутствовали вызовы с телефона следователя.

Суд не посчитал достойным внимания распечатки переписки между мной и моим клиентом, в которой он интересуется ходом расследования и недоумевает, почему длительное время не производится никаких следственных действий (эти распечатки по моему запросу были предоставлены службой безопасности компании mail.ru).

Суд отказался запрашивать информацию об исходящих телефонных вызовах следователя по причине того, что следователь не смог даже приблизительно очертить круг телефонных аппаратов, с которых он якобы звонил моему подзащитному.

Суд отказался запрашивать у оператора связи информацию о геопозиционировании телефона Шарифуллина, информацию о базовых станциях, принимавших сигнал непосредственно от аппарата абонента во время звонков (с помощью этой информации возможно было не только отследить место пребывания Марселя Марсовича в момент звонка, но и составить график пребывания моего подзащитного в том или ином месте города на протяжении всего интересуемого периода).

Но для меня как адвоката и юриста наибольшим потрясением были действия следователя Омельяновича.
После задержания Шарифуллина по закону он должен был быть допрошен. Я явился в помещении изолятора временного содержания УВД по ЗАО Москвы к указанному времени, но следователь смог приехать только примерно в 21.30 (по закону допрос в ночное время, после 22 часов, проводить нельзя).

Следователь, который не провел за время с октября 2011 по январь 2012 ни одного следственного действия (он 14 октября 2011 объявил Шарифуллина в розыск, затем приостановил расследование за нерозыском обвиняемого, и возобновил его только в день задержания Шарифуллина 24 января 2012), предъявил нам на ознакомление новое постановление о привлечении Шарифуллина М.М. в качестве обвиняемого, в котором содержалось обвинение Марселя Марсовича по четырем эпизодам его якобы преступной деятельности, причем в нем были указаны совсем другие цифры ущерба имущественным интересам МГУ – 75 миллионов рублей!!!

Я потребовал предоставить мне возможность свидания с подзащитным наедине для обсуждения его показаний в ходе первого допроса (что прямо предусмотрено УПК РФ). Однако Омельянович заявил, что первый допрос уже был 7 октября 2011 (когда никаких следственных действий не проводилось, но следователь записал в протоколе допроса, что он нам якобы предъявил постановление о привлечении в качестве обвиняемого и предложил дать показания, но якобы Шарифуллин отказался от дачи показаний, и мы оба отказались ставить свои подписи в протоколе). Когда мы сказали, что невозможно дать показания по новому обвинению, которое неожиданно и непонятно, следователь записал в протоколе допроса обвиняемого, что Шарифуллин отказался от дачи показаний и от подписания протокола.

Мне пришлось писать возражения, а Ширифуллину по моей рекомендации – письменное ходатайство о проведении допроса по существу дела. Следователь был вынужден оформить новый протокол допроса Шарифуллина (УПК РФ не позволяет не удовлетворить такое ходатайство обвиняемого). И допрос он проводил, несмотря на запрет УПК РФ, почти до 4 часов ночи, записав в журнале дежурного по ИВС, что это вызвано крайней необходимостью (поскольку в ИВС у адвоката изымается телефон, моя жена меня «потеряла» и даже пыталась искать через дежурные службы в это время). Мы были поставлены в ситуацию, когда отказаться от проведения допроса было по закону можно, но это не соответствовало интересам Марселя Марсовича, поскольку иначе его объяснений случившегося вообще никто бы не узнал.

И Шарифуллин в моем присутствии сначала в ИВС, а потом в следственном изоляторе давал в течение нескольких дней показания по существу своего дела. Те самые показания, давать которые мы готовились еще к 7 октября 2011. На 3 февраля 2012 Марсель Марсович дал показания только по одному, хотя и самому большому из четырех эпизодов, и то не завершил их. Мы с ним обсудили ходатайства, которые надо заявить в связи с обвинением по этому эпизоду, часть ходатайств, в том числе о приобщении дополнительных доказательств, успели заявить в протоколе допроса. И вдруг следователь к концу нашей работы 3 февраля 2012 заявил, что объявляет об окончании предварительного расследования по делу, и предъявляет материалы дела для ознакомления Шарифуллину и его защитнику. И это не дав возможности даже начать показания по трем эпизодам из четырех предъявленных, не предоставив возможности расписаться в уведомлении и сделать в нем письменные заявления о незаконности его действий, о желании давать показания и подписать документы следствия. Мной был специально приглашен дежурный по следственным кабинетам сотрудник СИЗО в звании старшего лейтенанта юстиции, и в его присутствии повторено заявление о незаконности действий следователя, который заявил, что оформит отказ Шарифуллина и защитника от подписания документов, как он неоднократно делал раньше, в том числе 7 октября 2011 и при первом допросе Шарифуллина после задержания.

Сразу же после выхода из СИЗО мной была телеграммой направлена жалоба на действия следователя на имя Бастрыкина А.И. как руководителя Следственного комитета России, которому подчиняется по службе Омельянович. Через несколько дней в ГСУ СКР по Москве, куда была переправлена жалоба, мной были направлены дополнительные подтверждающие нарушения материалы.

К моему большому сожалению, мне так и не удалось ничего добиться для защиты Марселя Марсовича. После его задержания сотрудники следственного отдела стали уговаривать его жену, что Марселю надо отказаться от этого адвоката, что продолжение работы со мной как защитником повлечет для него только худшие последствия. То же самое следователь объяснял и самому Шарифуллину. И Марсель Марсович принял решение об отказе от моих услуг.

В связи с этим я был «выведен из дела», не смог ни поддерживать в Мосгорсуде написанную мной кассационную жалобу на постановление судьи о заключение Шарифуллина под стражу, ни выступать больше в процессе о признании незаконными действий по объявлению его в розыск, ни заявлять подготовленные нами ходатайства о получении доказательств, оправдывающих Шарифуллина.

Я как юрист уверен, что следствием не было получено доказательств корысти в действиях Шарифуллина, что в связи с этим предъявление ему обвинения в хищении и злоупотреблении служебным положением необоснованно. Я также уверен, что для принятия обоснованного решения по делу было необходимо провести экономическую экспертизу, которая должна была бы ответить на вопросы: приобретались ли за счет денежных средств с бюджетного счета Типографии МГУ все расходные материалы, которые были необходимы для выполнения заказов этой типографии, каковы были фактические выплаты заработной платы сотрудникам типографии, какова рыночная стоимость оборудования, приобретенного за счет денежных средств со счета ООО «Ниман-Принт» и использованного Типографией МГУ, в ней и оставшегося, и целый ряд других. Проведенные мной беседы с людьми, компетентными в этой сфере, подтвердили, что для получения 75 миллионов дохода от исполнения заказов нужно потратить как минимум 70-80 процентов на материалы и выплату зарплаты.

Как я увидел из вынесенного судом по делу Шарифуллина М.М. приговора, ответов на такие вопросы в суде получено не было, а очень жаль.

Я считаю, что должно быть тщательно проверено на обоснованность вынесения постановление о прекращении уголовного преследования в отношении работавшей вместе с Шарифуллиным главного бухгалтера Типографии МГУ. Необходимо проверить показания ряда лиц о том, что она реально распоряжалась направлением денежных средств, поступавших на счета ООО «Ниман-Принт», держала у себя учредительные документы ООО «Ниман-Принт» (и унесла их с собой после увольнения с работы в Типографии МГУ в ходе проведения там ревизии, а потом переслала по почте жене Марселя Марсовича).