[N.Litunov]

Двое нас. Я да Серёга. Да ещё эта. Я про себя называю её старой британской шлюхой. Как представлю, сколько у неё до нас мужиков было – передёргивает. Старая она, пожульканная вся грубыми ручищами работяг. Но всё ещё в строю. Видно, нравится ей внимание противоположного пола. А кому не нравится? Давно пора бы ей уже на заслуженный отдых, но работа не отпускает. Так и будет работать, пока не понесут с предприятия вперёд ногами.
Сейчас у неё мы с Серёгой. Я технолог – он печатник. Потом меняемся: я печатник – он технолог. Потом мы оба наладчики. Потом слесари. В общем, мастера на все руки. Хотя, мастера, наверное – это громко сказано. Мастера бы давно нашли к этой чопорной престарелой маразматичке подход. Не то, что мы…
Есть ещё Костян. Но он там, на приёмке. Далеко приёмка. Метров двадцать до неё бежать. Случись там чего, произойдёт аварийный останов оборудования, а ты и знать не будешь, чего там. Но Костян своё дело туго знает. Как только внештатная ситуация случается, вскакивает Костян с насиженного ящика, выплёвывает с матом тонкую сигарету и внештатную ситуацию устраняет. А покуда внештатных ситуаций нет, сидит себе Костян на любимом ящичке и лениво потягивает любимую тонкую сигаретку.
Уйдёт скоро Серёга в отпуск. Со дня на день уйдёт. И будет Костян вместо него со мной выполнять многочисленные прихоти вульгарно размалёванной пенсионерки. А на костянов ящик сядет Лёха. Лёха парень сообразительный, аккуратный. Мог бы многого достичь во взаимоотношениях с нашей Госпожой. Карьеру какую-никакую сделать. Но он сразу сказал, что такой интим не для него. Лучше уж на приёмке – подальше от начальства, поближе к кухне. Его право. Капризы вредной бабы не каждый вывезет.
А капризов много. Особенно, если настроение у неё плохое. А плохое настроение у неё почти всегда. И особенно, когда ей не оказывают должного внимания с должным же уважением. Мы с Серёгой давеча три дня вокруг неё плясали, выказывая почёт и покорность. Но она обиженно не принимала наши ухаживания. И только под вечер третьего дня она немного угомонилась, начала работать более-менее. Вспомнились, наверное, былые ночные развлечения, когда от заказов продыху не было.
И тут надо ковать в темпе, пока горячо. Пока не передумала она, пахать надо. По такому поводу и обедом пожертвовать не грех. И сверхурочные не в тягость. Лишь бы наша кормилица довольна была.
Пока идёт жестянка ровно, пока не заворачивает её вокруг резины, да на форму; пока краска не сохнет прямо на раскатной группе валов красочного аппарата; пока вода не превращается в цветную эмульсию, надо работать.
А работа у нас с Серёгой совсем не скучная. Мы прыгаем по нашей обрусевшей британке, как эквилибристы в цирке. Это потому, что все палубки, по которым ходить нужно, подняты для обеспечения возможности незамедлительного вмешательства в случае чего. А случаев хватает. Вот и скачем мы без страховки над движущимися цепями и ремнями, как козлы горные.
Номинально Серёга отвечает за первую секцию, я – за вторую. Но на деле каждый отвечает за всё. Кто первый увидел косяк, тот и бежит исправлять. Потому, как исправляя один дефект, можно запросто проглядеть другой, и спокойно прогнать пару десятков брака. А каждый лист – семьдесят кровных директорских рябчиков, за которые он с нас, может, и не высчитает, но и не похвалит точно.
А тем временем на первой секции, на передаточном валу увлажнения умер подшипник. И чехол, порвавшись вдоль самого края, угрожающе пополз в сторону управления. На двоих мы молимся всем полиграфическим богам, чтоб его хватило до конца тиража. Серёга для верности периодически капает водичку руками на накатные валы увлажнения, но иногда не успевает и тогда на оттиске появляется предательская пурпурная полоска. Иногда, когда Серёга занят оперативным устранением другой проблемы, вместо него водичкой на валы капаю я. Но я всегда капаю слишком много, поэтому изображение становится с одного края бледноватым. Это не так уж и страшно. Во-первых, потому, что померить оптическую плотность нам всё равно нечем. Даже контрольных шкал на форме нет. А во-вторых, потому, что на второй секции изображение бледное вдоль обоих краёв листа. Но там дело не в увлажнении. Там просто облезла форма по краям.
А ещё на форме второй секции множественные следы от намотанных на резину листов жести. Жесть – это вам не бумага. Она если летит не куда положено, сметает на своём пути всё, включая печатные, пробельные и прочие элементы, а также засунутые не вовремя пальцы. Поэтому определённый процент изображения печатается с мелкими дефектами. Но и это не беда. На резине от намотанных же листов столько продавов, что дефекты формы можно и не учитывать.
А в цехе жара. Жара от улицы, где наконец-то лето. Жара от печи (это вдоль которой двадцать метров до приёмки бежать). Данных по влажности нет, но термометр бытовой висит. Врёт или нет – не знаю, но показывает что-то около тридцадника. Если только какая остановка в процессе печати, форма почти мгновенно высыхает. А вместе с формой и краска на резине. Поэтому и наматывает. В прошлый раз так замотало лист, что выколупывали его из секции всем миром. Чем-то (предположительно отвёрткой) порвали офсетное полотно, пришлось его снимать и переворачивать на сто восемьдесят. Поэтому и приходится гонять машину на холостом ходу, пока форма не увлажнится, да на резине краска свежая, не такая липкая, не накатается.
А пока на холостом ходу гоняли машину, что-то случилось с самонакладом и он, не прощаясь, вышел из синхронного состояния с транспортёром. Листов семь жести пошли коту под хвост (а каждый – по семьдесят деревяшек). Снова незапланированный останов. Снова запуск, регулировка самонаклада, снова работа на холостом…
Вторая секция работает более-менее стабильно. Иногда только, на форме, с хвоста появляется несанкционированная полоска краски. Она не попадает на запечатываемое поле, но непременно предвещает скорый закат формы неширокой полосой по всей длине. Я подрываюсь и бегу брызгать водичкой уже в зоне своей ответственности. Ну, тут-то я лью, сколько нужно. Со второй секцией у меня взаимопонимание полное. Можно было бы, конечно, чуть-чуть подачу водички и увеличить. Но тогда, оттисков через пятьдесят, изображение станет бледнеть и тогда количество увлажняющего раствора придётся резко сократить. А это – верный способ угробить всю проделанную работу по достижению хрупкого баланса «вода-краска». Будет ли лучше при этом – вопрос крайне спорный. И поэтому проще раз в сто оттисков сбегать и побрызгать водичкой.
Внезапно над местом, где я нахожусь для визуального контроля, от скачка напруги гаснет ДРЛка. Над секцией повисает приятный, наполненный чадом от сушильной печи, запахом горелого масла и пылью с улицы, полумрак. Контролировать качество печати становится менее прикольно. Минут через несколько лампа приходит в себя и снова разгорается. Но за то, что прошло мимо меня в это время я не ручаюсь.
Вдруг на ленточном транспортёре, по которому листы подаются на рамки сушильной печи, рвётся крайний ремень. Из-за этого листы жести буквально разлетаются хаотично в разные стороны. Ремешки все уставшие. Новые почему-то покупать не торопятся. Как и не торопятся покупать для них правильный клей. Вместо этого специалист по склейке ремней Лёха клеит их обычным «суперклеем». Стык практически не гнётся и долго не ходит. Зато ремонт ремня – вопрос пяти минут максимум. Правда, с десяток семидесятирублёвых листиков валяются мятые на полу. Хороший клей, видимо, дороже.
Чехол на первой секции сполз почти на треть вала и, кажется, на этом остановился. Серёга прыгает вокруг секции, практически не останавливаясь. Форма на ней по непонятной причине износилась сильнее, чем на второй и изображение становится всё более бледным. Он добавляет краску – начинает закатывать. Он убавляет краску, убавляет увлажнение – закатывает. Добавляет обратно воду – бледнеет. Параллельно закатывает со стороны сползшего чехла – бежит туда брызгать руками.
А скорости печати у нас дикие. Можно сказать – околорелятивистские. Вообще, по паспортам, машина должна делать шесть тысяч оттисков в час. Фактически, работаем на «приладочной», в три с небольшим раза медленнее. «Приладочная» – это такая скорость, на которой машина работает только с момента запуска. Добавив один раз скорость, вернуться на «приладочную» возможно лишь после полной остановки машины. Мы пробовали чуть-чуть ускориться, но этим же моментом возмездие за содеянное настигло нас. Листы полетели кто куда, несколько снова намотало на резину. Но даже это не самое страшное. Примерно с третьей попытки определённое ускорение в работе мы получили, но за это пришлось поплатиться достигнутым балансом краски с водой.
А раскат краски на второй секции у нас что-то не очень ровный. Невооружённым глазом видна разница количества краски на разных концах разных валиков, взаимодействующих друг с другом. На первой секции мы успели до ввода в работу этого заказа снять все валики красочного аппарата и прошлифовать их. У нас под это дело в механическом и приспособы всякие есть для токарного станка. Станок большущий, но даже в него наши широкоформатные валы полностью не помещаются. Вот и наделал токарь оправок. Токарь у нас очень крутой. Без него мы бы там нашлифовали… А так – нормально. Конусность по длине валов, которая, кстати, до миллиметра в отдельных случаях доходила, устранили. То же самое относится и к седлу. А ещё я узнал тогда, что вал тёмно-коричневый вал на самом деле ярко-жёлтого цвета. А фиолетовый, почти чёрный, на самом деле салатовый.
Правда, и тут не обошлось без приключений. В наших одиннадцати томах руководства по эксплуатации нет ни слова о минимальном диаметре валов. Вот и получилось, что снимая десятку за десяткой в погоне за чистой поверхностью, мы получили несколько валов, непригодных для работы. Им просто не хватало диаметра для касания одновременно с двумя соседними валами. Благо, были валы из прежних запасов. Все валы мы с Серёгой тогда по полоскам от фотовывода выставили. Потом ещё по полосе контакта отрепетировали, тут цифры известны. Пришлось, правда, попотеть: все посадочные места изношены, а кое-где и просто отломаны. Эта скрупулёзная работа заняла целый день. Зато теперь капаешь чуть-чуть красочки на верхний валик и она ровненько так, посерёдке, до самой формы и раскатывается, не сбегает никуда. Смотрится очень красиво.
А на первой секции изображение начало почему-то сильно плясать. Причём, без какой-либо конкретной тенденции. Просто изображение смещается в случайном порядке в случайную сторону. То прямо, то с перекосом. Делать нечего, и, рискуя снова получить высушенную краску на валиках, останавливаемся. Примерно час возни вокруг машины, и ответ найден. Захваты, расположенные на печатном цилиндре, по непонятной причине перестали крепко держать лист. Из-за этого он проходит через секцию как придётся. Регулируем захваты, едем дальше.
Одна из особенностей нашей британской сотрудницы в том, что её нельзя просто так взять и толкнуть. Секции толкаются только по отдельности. Поэтому чтобы толкнуть секцию, необходимо залезть под машину и выключить муфту синхронизации. При этом если вторая секция имеет свой отдельный привод, что позволяет её толкать относительно легко, то первая приводится в движение от основного мотора. То есть, чтобы её провернуть, надо нажать кнопку, подождать, пока маховик раскрутится и сработает муфта. Самое главное при этом – поймать момент, когда кнопку отпустить. На машине отсутствуют какие-либо тормоза, и секция по инерции маховика может прокрутиться сильно дальше, чем задумывалось.
И всё бы ничего в таком способе толкания, если бы не два «но»:
- каждый раз после толкания приходится выполнять процедуру синхронизации секций, чтобы листы из одной секции в другую шли правильно. Это не сложно, но каждый раз появляется небольшой риск получить пять-семь мятых семидесятирублёвых.
- спустя некоторое время применения такого способа толкания начинает гнать муфта основного двигателя. В ней что-то закусывает, и она перестаёт включаться. Оперативно эту проблему можно решить, стукнув по ней молотком. Но каждый раз не настукаешься. Поэтому потом придётся муфту разбирать и ремонтировать. Не снимая с машины и принимая различные экзотические позы из сборника под названием «Кама сутра».
Собственно, поэтому мы с Серёгой толкаем машину вручную. Серёга берёт трещотку из набора головок и начинает крутить ей специальный вал. Я разбираюсь с захватами. Или мою резину. Или мою форму. Или мою печатный. Или мою всё сразу. Или наоборот, я с трещоткой, а Серёга моет. Или разбирается. Или ещё чего.
Вообще, процедура смывки на этой машине, пожалуй, единственное, что не требует тотального контроля. Тем не менее, из-за сильно уставших валиков второй секции, поверхность которых от редкой работы и неправильного ухода давно сделалась глянцевой, смывка может затянуться минут на сорок. У нас предприятие режимное и задерживаться на его территории просто так нельзя. Понимая, что нормально замыться не нам успеть физически, мы протираем и гуммируем форму. А краску заливаем печатным маслом, чтобы завтра можно было с самого утра, не меняя настроек, раскатать её по-быстрому и продолжить наше увлекательнейшее дело.
А чтобы за ночь в кипсейку не нападал мусор с потолка цеха, да не накапала вода с дырявой крыши после дождя, мы накрываем плотным чехлом нашу невымытую, но явно удовлетворённую и поэтому довольную британку, и, не менее удовлетворённые, хоть и смертельно уставшие, идём переодеваться.